Спасти СССР! «Попаданец в пенсне» - Страница 3

По деревянным мокрым ступенькам короткой лестнички спустился к мокро блестевшему асфальту.

У бетонной коробки — судя по всему, автобусной остановки («Богато живут! Это хорошо… в наше время павильоны деревянные были») стояла легковушка неизвестной ему марки («Не „Победа“… не ЗиС… не МЗМА… трофейная, что ли?»), из открытой дверцы которой что-то бумкало и блекотало — неужели мелодия?

Ну и вкусы.

В чёрной тени, которую обильно отбрасывал навес, закрывая какой-то мёртвый, ртутно-сизый свет уличного фонаря, кто-то с сопением возился.

Берия, деликатно отвернувшись, собирался пройти мимо («Ну и нравы у потомков…»), но…

Из-под навеса до него донёсся тоненький, совсем девичий, полузадушенный голосок:

— Дяденька, помогите…

Резко затормозив, Лаврентий Павлович крутанулся к остановке, близоруко прищурился.

В распахнутой на волосатой груди рубахе, из-под которой виднелся громадный, как бы и не поповский наперсный крест, ему навстречу шагнул азербайджанец. Вот только не надо меня спрашивать, как Берия это определил.

Вы же не спутаете одногорбого верблюда с двугорбым, правильно?

— Ара, ти кюда шёл? — раздался наглый, развязанный голос азербайджанца.

— Да вот, в Москву хотел бы добраться. Не подбросите? — включил дурака Лаврентий Павлович, бочком подбираясь поближе к пока еще живой тушке хулигана.

— Я тибя сичас вверх пидброшю и на свой хюй насожу…

— А зачем хамить-то? Сказал бы просто — нет! — укоризненно покачал головой не любящий хамов Берия.

Второй азербайджанец, удерживающий в углу остановки девушку («Слушай, какую там девушку? Совсем ребёнок..»), недовольно заметил:

— Ара, давай уже замочи скорей рюсски козлина, а то эта рюсски пилять миня кусаить…

— К сожалению, ребятки, я не русский!

— Чиво?!

— Мингрел я… — и, резко выбросив вперед левую руку, Лаврентий Павлович одновременно сделал полушаг вперёд, перенося всю тяжесть тела на левую же ногу… Открытая ладонь Берии с поджатыми пальцами снизу вверх врезалась в нос первому кавказцу, а потом Лаврентий Павлович резко развернул корпус, и его правая рука воткнулась согнутыми в клюв пальцами в солнечное сплетение преступника. Кавказец хрюкнул и послушно согнулся, и тогда Берия нежно взял его за мохнатые уши и с хрустом насадил переносицей на своё колено.

Товарищ несчастного калеки бросил девушку, выхватил нож…

Лаврентий Павлович укоризненно посмотрел на него и, как говаривала его жена Нателла, «сделал в глазах февраль»…

Второй кавказец завизжал от ужаса, бросил на землю нож и, рухнув на колени, пополз в угол остановки, прикидываясь ветошью…

Лаврентий Павлович с трудом отдышался («Эх, жизня наша кабинетная! Надо мне больше двигаться…») и наставительно сказал барышне, старательно прикрывающей свои прелести обрывками блузки:

— Ну что же вы так поздно гуляете? Где тут у вас милиция?

19 августа 1991 года. Ноль часов сорок восемь минут. Поселок Коренёво Люберецкого района Московской области, улица Лорха, дом 17

— Какая милиция, о чём вы говорите? — женщина, которую Лаврентий Павлович сначала принял за бойкую старушку, после того как она сняла уродующий её платок, оказалась — вполне ещё ничего.

Вот только лицо у неё было смертельно уставшее, изработанное…

«Испитое», — подумал Берия.

— Ведь это же братья Гаспаряны («Вот дела, азербайджанца от армянина не отличил!»), беженцы из Баку («Значит, не совсем ошибся!»).

Они после Сумгаита к нам целой ордой перебрались… А их старший — сейчас в милиции участковым!

— Участковый? — Берия грозно нахмурился. — Гнать в шею надо такого участкового! Не может работник Органов иметь такой мутной родни!

— Ага, погонишь его! Мы-то, местные, всё видим. Они и все ларьки местные под себя подобрали, и рыночек. Все платят им дань! А что делать?

— Жаловаться! В МУР!

— Так ведь жаловались. Когда мы под мостом через Пехорку нашли целую машину варёной колбасы… и что? Приехали, покрутились… а потом наш главный жалобщик сгорел, вместе с домом…

— А в… МГБ?

— Это КГБ, что ли? А… — и женщина безнадёжно махнула рукой. — Ой, дура я старая, что же это я вас всё в сенях-то… Дочка, ты переоделась?

Из комнаты выглянула давешняя барышня. После того как она смыла со своего круглого личика пару килограммов белил и румян, то стала выглядеть совсем юно…

— Да, мамочка… Дяденька Лаврентий, заходите, пожалуйста…

Берия осторожно шагнул за порог.

Комната носила все черты уютной, чистенькой бедности.

— Присядьте, пожалуйста, вот за стол, ничего, что на кухне?.. Сейчас я вам картошечки, огурчиков… Да вы не волнуйтесь, у нас всё свое, не покупное!

Берия вдруг почувствовал, как его желудок громко забурчал, требуя любой еды — хоть чёрного хлебушка!

— А может, вам рюмочку?

Из цветного стекла, пузатенького графинчика потекла в гранёный стаканчик мутная, но весьма ароматная, пахнущая хлебом струйка.

— Гоните? — вздохнул печально Берия.

— Да господь с вами — зачем её, проклятую, гнать, она сама из аппарата течёт… А только как Мишка Меченый свой проклятый сухой закон ввёл — нам без этого никак нельзя! Хоть огород вскопать, хоть крышу починить — плата ведь одна. Пол-литра.

Берия недоумённо вздёрнул брови («Сухой закон? Они там что, совсем одурели?»)

— Да, и всё сейчас по проклятым талонам… и мыло, и сахар, и водка… А что, у вас разве не так?

Вот ведь гадство… А ведь как Он гордился тем, что мы — первые в Европе — отменили карточки… Значит, опять? Что же произошло? Война?