Спасти СССР! «Попаданец в пенсне» - Страница 31

Кроме того, на зеркале, над рукомойником, кто-то написал ярко-алой губной помадой: «А пошёл ты в Форос!!»

Юмор ситуации заключался в том, что в этот туалет ходили оправлять естественные потребности только члены и кандидаты в члены… Политбюро. И вряд ли кто из этих членов (тем более кандидатов в оные!) пользовался такой развратно-красной губной помадой.

И, кроме того, надписи выглядели совсем не смешно…

— Дима, ты чего читаешь?

— Слова, мама, слова… — процитировал Гамлета Язов.

Эмма Николаевна, которая вдоволь покочевала с ним по далёким гарнизонам, победовала в тайге и в пустыне, настоящая офицерская жена — и в этот скорбный час тоже была рядом с ним… У маршала не хватило духа её выгнать!

— Мамочка, может, всё-таки домой тебя отправить? — все же с надеждой спросил её маршал.

Эмма Николаевна отрицательно покачала головой.

Конечно, ей давно надо было бы прилечь, но… она терпела.

Две недели назад бронированный «ЗиЛ» маршала, на котором она ехала по Можайке на дачу, чтобы не сбить перебегавшую шоссе маленькую девочку, ушёл в кювет.

Кувыркался «ЗиЛ» через крышу так, что машина восстановлению уже не подлежала…

Только в воскресенье женщина вышла из госпиталя имени Бурденко…

А в понедельник, услышав характерный лязг на шоссе, бросилась искать мужа.

Поняв, что стряслась беда, она тихо, как мышка, сначала притаилась в приёмной. А теперь — будь что будет! — сидела уже в углу кабинета и смотрела на своего мужа… Смотрела, смотрела… Как в последний раз.

— Э-хе-хе… собрались трусливые старики, ни на что не годные. Попал я, как кур в ощип!

— Ты про что, дорогой?

— Да… так. Всему конец. Снимут с меня мундир — и поделом! Так мне и надо. Чего добивался? Прослужив шестьдесят лет, не отличил политическую проститутку, сраного комсомольца, от себя, солдата, войну прошедшего…

— Дима, всё равно. Я тебя люблю. И в мундире. И особенно без мундира, тоже.

— Да мне не мундира жалко… Я полагал, что моё мнение о катастрофе, об угрозе развала страны разделяет народ. Ан нет. Люди политизированны. Почувствовали свободу — а мы полагали иное… Стал я игрушкой в руках политиканов.

В дверь осторожно постучали…

— Эмма, иди. Не нужно тебе здесь…

— Дима, нет! Не смей! Я с тобой…

— Куда со мной — в тюрьму?

— Да хоть в могилу. Куда ты — туда и я… Я с тобой!

Глаза жены блестели отчаянным блеском. Язов взял её руку — и сделал то, что никогда не делал за полвека супружеской жизни: осторожно, нежно, ласково и неумело — прижал к своим губам…

Потом чуть дрогнувшим голосом решительно и громко сказал:

— Войдите!

Вошедший, в мешковато сидевшем штатском костюме, держал в руке деревянную дубинку, на которой было аккуратно вырезано: «Забью я туго в тушку Пуго».

— А скажите, товарищ Маршал Советского Союза, — это, по-вашему, что вот такое?

Язов с недоумением посмотрел на протягиваемый ему предмет:

— Полагаю, что это игральная бейсбольная бита…

— О! И кто же это в Советском Союзе в бейсбол-то сейчас играет, а? — весело блестя из-под пенсне молодыми глазами, спросил незваный гость.

19 августа 1991 года. Двадцать три часа четырнадцать минут. Москва, Кремль. «Корпус», второй этаж

В маленькой комнатке отдыха, дверь в которую скрывала неприметная, ничем от других не отличающаяся дубовая панель, пахло нашатырём и спиртом.

С тихим звяканьем в эмалированную, изогнутую чашечку падали пустые ампулы.

Врач, ритмически сжимающий красную резиновую грушу, посмотрел на то, как поднялась ртуть в тонометре, повернул крантик, из которого с шипением стал выходить воздух, расстегнул черную матерчатую манжету на руке Язова, лежащего на чёрном кожаном диване с высокой спинкой.

Потом вынул из ушей металлически поблёскивающие трубочки стетоскопа, повесил их на грудь и с недоумением спросил человека в пенсне:

— А зачем вы ампулы берёте?

Берия наставительно ответствовал:

— Да ведь вы, доктор, не просто пациента пользуете! Вы — ах, какого человека спасаете! А ежели вдруг не спасёте, а? Мы тут, на досуге, тогда посоветуемся с товарищами из Академии Медицинских Наук, проконсультируемся со специалистами — всё ли вами сделано как надо? Все ли меры были вами приняты? А то, знаете, были уже в кремлёвской больнице прецеденты… — И он пристально посмотрел на бедного доктора своим ледяным змеиным взором.

У врача задрожали руки:

— Сейчас, я вот сейчас, вот… а, уже лучше! Видите, порозовел… и тоны сердца уже ровнее… что с ним стало? Отчего он так разволновался?

— Сам не понимаю, — почти искренне удивился Берия, — просто товарищ маршал попросил меня голову этак чуть левее повернуть… а потом захрипел, побелел, за сердце схватился! Что с ним может быть такое?

— Думаю, ничего серьёзного, просто сердечный спазм… вот, видите, уже приходит в себя… как вы себя чувствуете, пациент?

— Нормально… он уже ушёл? — через силу прохрипел Язов.

— Кто это — он?

— Этот, что из ада явился по мою душу…

— Нэ волнуйтесь, товарищ, вы просто переутомились… Павлов я. Просто Павлов!

— Так точно, Павлов! Лаврентий Павло… х-хе… — и Язов опять попытался помереть.

— Вот только не надо опять глаза закатывать! Вы мне нужны живым, в отличие от некоторых… Доктор! Что вы там копаетесь?! А ну, немедленно лечите.

— Уже, уже, работаю… да очнись ты, сволочь!! Виноват, товарищ Маршал, вам уже лучше?

— Мне теперь никогда лучше уже не будет…