Спасти СССР! «Попаданец в пенсне» - Страница 40

— О! А ежели я не охотник?

— Ну, заплатите мзду председателю Охотсоюза, он вам тут же билет выправит…

— Я про то и говорю… а тогда он мзды просто бы не взял, побоялся! Далее. В «тоталитарном СССР» не требовалось носить с собой паспорт, а массовые проверки документов отсутствовали как класс.

— Это вы, любезнейший, просто не жили в закрытых городах — например, в Севастополе или Владивостоке, где военный патруль мог вас, «пиджака», остановить… Да и в Москве бывало. Подойдёт к вам на Казанском вокзале весьма вежливый молодой человек и спросит, как проехать, например, в Кривоколенный или в Садовнический переулок., и если вы не знаете — значит, не москвич, и тут же следом подойдёт очень вежливый милиционер и проверит вас на предмет — не со сто первого ли вы километра прибыли?

— Зато в «тоталитарном СССР» не требовалось предъявлять паспорт при покупке билета на поезд дальнего следования. Также билет можно было передать другому лицу.

— Согласен.

— В «тоталитарном СССР» никогда не обыскивали пассажиров в аэропортах.

— Так ведь тогда и самолёты не угоняли! Потому как потом репрессировалась не то что вся семья угонщика — а весь его род до седьмого колена… и это было, на мой взгляд, справедливо. Да.

— В «тоталитарном СССР» документы на землю или застройку дома оформляли за один день.

— Не спорю. Когда же это занимало дня два, советские люди кричали о засилье «страшной бюрократии» писали гневные письма в газеты. И что особенно смешно — это здорово помогало!

— В «тоталитарном СССР» нельзя было выселить людей на улицу, не предоставив им другого жилья.

Выселять людей в зимнее время запрещалось. Также в СССР обычно не продавали дома вместе с жильцами, как мне из Таллина пишут.

— Согласен.

— В «тоталитарном СССР» для временной регистрации по временному месту жительства из документов требовался только паспорт.

— Но уж тогда, даже если на лето переселяешься на дачу, в Малаховку — будь любезен, первый визит сделай не на пляж, а к участковому… иначе штраф! Впрочем, при царе было то же самое — я же прекрасно это помню…

— В «тоталитарном СССР» русского человека не резали только за то, что он русский…

— Это да… и еврея — только за то, что он еврей. Это при Брежневе стали ваших маленько прессовать…

— Согласен. По сравнению с нынешней Россией сталинский СССР — это царство свободы.

— Зато у нас теперь несколько партий, да и в журналах столько много интересного печатают.

— Согласен, читать нынче интересней, чем жить… Барышня, барышня, постойте! — встревоженно вскрикнул старичок.

Пошатываясь, роняя на ухоженный красноватый песок тяжёлые черные капли, стекающие по шее и предплечью, мимо лавочки брела давешняя секретарша…

— Звери, звери… Иван Петрович, помогите мне… давайте её усадим, вот так!

— Исаак Моисеевич, вы меня просто поражаете — откуда у вас в карманах и бинт, и перекись водорода? Вы что, их всегда с собой носите?

— Так ведь революция, Иван Петрович! А на Руси революция — это когда нет милиционера, а потому надо обязательно бить жидов… глупые люди. Сначала они бьют жидов, а потом велосипедистов…

— А велосипедистов-то за что?!!

20 августа 1991 года. Десять часов одна минута, улица Будённого. Генеральный штаб Советской Армии

Иначе же — «Арбатский военный округ».

Офицеры которого ходят на службу не в сапогах, а в ботиночках…

До революции здесь размещалось Александровское юнкерское училище, в здании, что выходит на Гоголевский бульвар.

В октябре 1917 года александровские юнкера были одни из тех немногих, кто сказал свое «нет» революционной матросне… почитай, что все они, расстрелянные, заколотые штыками, забитые прикладами, были закопаны у церкви Всех Святых, что на Петроградском шоссе…

Некоторые, тяжело раненные, были закопаны заживо.

Теперь обитатели этого здания — численность которых молоденькая черножопая Кондолиза Райc, посчитав окна, определила в восемь тысяч голов, в события предпочитали не вмешиваться… ожидали команды.

И команда поступила.

— Генерал-лейтенант Подколзин!

Молодой сорокапятилетний, сухощавый, похожий на туго сжатую пружину, готовую взрывом в любой момент распрямиться, — генерал, до сего момента — первый заместитель командующего ВДВ:

— Есть!

— Вступить в командование ВДВ!

— Есть! Товарищ Маршал! Разрешите вопрос?

— Слушаю вас.

— А где прежний командующий? У кого мне принимать войска?

Ахромеев сделал решительный, рубящий жест:

— Грачёва — нах!

— И — йесть!

Произнесено это было с огромным чувством… всё-таки здоровое честолюбие, это так по-военному.

— Генерал-полковник Дейнекин!

Могучий, крепкий, как сибирский кедр, молодой, сорока четырёх лет, мужик с простым крестьянским ЛИЦОМ:

— Есть!

— Вступить в должность Главкома ВВС!

— Есть вступить в должность. Шапошникова — туда же?

— Так точно. Засиделся на должности, горбачёвский выблядок…

Армия стремительно самоочищалась…

20 августа 1991 года. Десять часов двадцать одна минута. Штаб Комитета по оперативному управлению СССР, отметка «Минус тридцать один метр»

— И-эх, товарищи… ну кто же так запои купирует? Взяли и отняли водку у организма. А потом удивляетесь, что он, этот организм, сидит и Горбачёвых ловит, маленьких-маленьких, зелёненьких таких…

Доктор, спешно доставленный из Чеховского ЛТП, укоризненно покачал головой…